— Идеально, — наконец восторженно сказал он. — Мальчик мой, я бы хотел лично познакомиться с твоим учителям, чтобы сказать, что я преклоняюсь перед его талантом.

— Слушай, что умные люди говорят про дона Леона, — обрадовался Шарик.

— Что он хочет познакомиться с ним лично. К сожалению, не в моих силах организовать эту встречу. Пока.

— Это жемчужина проклятийной мысли, — тем временем продолжал восторженно говорить Оливарес. — Даже я, уж насколько искушен в данной области, и то не смог бы создать ничего подобного.

— Что и подтверждает мои слова: в вашей помощи в проведении ритуала я не нуждаюсь. У меня для него все есть.

— Как сказать, мальчик мой, как сказать, — Оливарес лихорадочно потирал сухие руки, как будто ему не терпелось испытать новые знания, и он уже заранее прикидывал, на ком поэкспериментирует. — Да, ритуал ты проведешь удачно, но есть небольшой шанс, что его снимут с Рамиро. С тем же добавлением, что я тебе расскажу, проклятие не снимет никто. Во всяком случае не за то время, которое понадобится проклятию довести дело до конца.

— Я не силен в проклятиях. Не получится ли так, что ваша добавка его ослабит или изменит?

— Вот именно, что не силен, иначе бы ты такого глупого вопроса не задавал. Это моя персональная разработка, она на качество проклятия не влияет, проверено многократно. Нужно составлять тебе индивидуальную программу обучения, в первую очередь — по проклятиям, потому что ничто не делает чародея столь уязвимым, как неуверенность в собственных знаниях.

Он убрал свой волчок и сказал Карраскилье:

— Действительно, мальчик бы прекрасно справился своими силами. Я горжусь таким талантливым учеником.

— Гордится он, — возмутился Шарик, раздуваясь, как рыба фугу при виде опасности. — Чужие достижения каждый рад прикарманить. Это я, я горжусь, понял, Хандро?

— Разумеется, я всегда считал учителем только тебя. А сейчас успокойся — ты себя выдаешь.

Я положил руку на плечо, больше прикрывая ками от чародеев, которые переглядывались, посылая друг другу невербальные сигналы. Пришлось их немного отвлечь.

— А что с вашей ставкой в нашем пари?

— Бери деньгами, — предложил Шарик. — Если удастся удрать, они тебе ой как понадобятся, а не удастся, так либо все будет к твоим услугам, либо тебе вообще ничего не надо будет. Последнее, конечно, нежелательно.

— А что ты хочешь? — заинтересовался Карраскилья.

— Мне кажется, все что нужно для учебы, вы и без того мне доставите. Поэтому, наверное, только деньги. Скажем, по двести доранов с каждого.

— А у мальчика-то губа не дура, — оценил мое предложение Оливарес. — Алехандро, не многовато ли хочешь?

— Думаете, мой секрет стоит меньше?

— Я согласен, — влез Карраскилья, — беру всю сумму на себя, но при условии, что ответ я услышу тоже только сам.

Оливарес задумался. Его губы шевелились, как будто он проговаривал что-то про себя. Надеюсь, не очередное проклятие, теперь уже в мою сторону и с тем самым добавлением, которое не позволяет проклятие снять.

— А знаешь Рикардо, я, пожалуй, воздержусь от пари, чего и тебе советую. Мне кажется, нам его не выиграть.

— Почему?

— Потому что в Мибии в последние десять лет не было ни одного чародея, даже проездом, способного передать Алехандро то знание, которое я только что услышал.

— А я все же рискну. Четыреста доранов — не такие большие деньги за шанс узнать что-то новое.

Глава 9

Оливарес с Карраскильей принялись обсуждать что нужно срочно вводить в мое обучение. И речь шла не о чародействе. Манеры их мои, видите ли, не устраивали и поскольку никто из чародеев не был уверен, что их воспитание достаточное для того, чтобы передать мне основы этикета, доны рассуждали, кого можно пригласить на такой случай. Чтобы на уровне было и воспитание, и умение держать язык за зубами. Когда в результате обсуждений выяснили, что два эти качества никак не сочетаются, начали прикидывать, согласится ли учитель связать себя клятвой или придется решать вопрос его молчания более радикально. На этом моменте я их оставил. От моего мнения не зависело ничего, а радикальных решений для меня на сегодня хватило.

— Не болтай лишнего, — сказал Шарик. — Они тебя слушают, причем оба, независимо друг от друга.

— Как определил? — удивился я, потому что никакого внимания, направленного на себя, не чувствовал. И чар, впрочем, тоже.

— Я же ками, я ощущаю направленные на себя или хозяина чары.

— А я смогу?

— Некоторые чародеи умеют. Там определенная практика, но ее годами вырабатывают, и не факт, что что-то получается. Тебе на это пока времени тратить не стоит: привлечешь лишнее внимание Оливареса.

Я принял к сведению и задумался, чем заняться. Приступать в моем нынешнем состоянии к укреплению стен чистое самоубийство, поэтому я решил сменить мантию на рубашку и вытащить Серхио на тренировочный поединок.

— Дон Алехандро, — обрадовался он, — пока вас не было, сеньор Франко приезжал. Лично привез ваши книги. И с доном Оливаресом о чем-то говорил.

Я пантомимой показывал, что нас слушают чародеи, поэтому ничего лишнего говорить не надо. Серхио понятливо кивнул и продолжил:

— Сеньор Франко жалел, что вас не застал, — поди, надеялся на очередной заказ. Ему ж проценты с этого капают, а не только государству. Так что приедет еще, точно вам говорю. А вы с доном Карраскильей хорошо съездили?

— Прекрасно, — со всем найденным оптимизмом ответил я, гримасой показав, что я на самом деле думаю. — Теперь одной из проблем стало меньше.

Зато прибавились другие, несравнимо серьезней этой: постоянная опасность от двух чародеев и участие в заговоре по убийству оставшегося принца. Правда, я все равно его приговорил, но одно дело — убивать одному, а другое — с сообщниками. Точно помню, за второе больше дают. Хотя, конечно, тут только за одну мысль в эту сторону — казнь, но ведь и масштабы казней бывают разные…

Площадку для тренировок около чародейского огородика мы уже утоптали до каменной твердости, хотя я не уверен, что после хорошего ливня эта твердость не превратится в болото. За время, что мы жили в башне, ливней не было, а влага после коротких дождей высыхала быстро.

Только во время поединка я начал успокаиваться, как будто развернулась сжатая пружина, но не толчком, разрушающим все вокруг, а плавно и бережно для окружающих. Удалось спустить лишний пар, позвенев тупыми тренировочными саблями, и мысли в голове стали приходить в относительный порядок.

— Дон Алехандро, это нечестно! — неожиданно возмутился Серхио.

Я опустил саблю и недоумевающе на него уставился. Он ткнул своей вниз. Там через плетень просунулась Жирнянка и цапнула его за штанину, жестко ограничив мобильность. Саму ее сдвинуть с места можно было только с комом земли. В нее она вцеплялась всеми корешками, которые при желании могла вытаскивать из почвы и перемещаться по всей огороженной территории. Остальные растения таких способностей не имели, поэтому им приходилось, молча страдать, выдерживая неприятное соседство.

— Жюли, фу! — грозно сказал я. — Выплюнь, это не съедобно.

Но она лишь помахала листьями, которые удалось просунуть через ограду. Хорошо хоть фигу из них не сложила, но зато я услышал явственное рычание. Вцепившиеся в штанину листья она сжала только сильнее.

— Дон Алехандро можно я ее рубану, чтобы неповадно было? — предложил Серхио.

Была бы опасность реальной, он бы уже в капусту Жирнянку покрошил, но жизни его она не угрожала, а о том, что она необходима, мой компаньон прекрасно помнил. Как и о том, что необходима она не вся, так что часть можно и отсечь. Но мне эту дуру внезапно стало жалко, и я сказал:

— Попробую договориться. Жюли, отпусти Серхио, он невкусный.

Но Жирнянка так крепче сжала листья, что на краю появились капельки того сока, который использовался ею для переваривания еды.